«…Я действовал в составе 4 гвардейского Сталинградского механизированного корпуса в 37 гв. танковом полку, командиром танка Т-34. Мой боевой путь начался от Сталинграда в период, когда 330 тысячная группировка немцев была окружена и полностью ликвидирована. Сгрудившись со своими машинами, мы переправились через наведённый мост по Волге и маршем прибыли в город Шахты, откуда и начались непосредственные мои действия в соприкосновении с немцами. Итак, гоня немцев на запад, нам пришлось освободить город и железнодорожную станцию Матвеев Курган (севернее Ростова).

     Это было в феврале 1943 года. Подъезжая к Матвееву Кургану я, совместно со всеми остальными машинами, открыл огонь по городу. Я двигался в хвосте колонны. Головные машины по какой-то причине остановились, а, как позже выяснилось, должны были ожидать рассвета и в последующем наступать, так как немцы на этом направлении было мало разведаны. Я, обогнав впереди стоящие машины, на большой скорости ворвался на окраину города. Так как из танка весьма ограниченная видимость, тем более было темно, я открыл верхний командирский люк и вёл наблюдение из люка, показывая наружу свою лишь только голову. При въезде в город я увидел, влево от меня горел наш броневик, который был подожжён немцами. С этого времени я открыл огонь из пушки, а стрелку-радисту приказал стрелять из пулемёта по правой стороне улицы, чтобы обеспечить своё движение по улицам… В конце улицы я сделал поворот налево с таким расчётом, чтобы выехать на окраину и перерезать путь отхода немцам, зная, что наши остальные танки должны были выгонять немцев из города, а я бы их встречал своей пушкой им с тыла. Выехав на окраину (противоположную нашему наступлению) я развернул свою машину к городу и стал ожидать наступления остальных наших танков и конечно своей жертвы – это немцев, чтобы их уход был из города не отступлением, а разгромом. Из-за облаков временами появлялась луна, кругом было тихо. Лишь изредка пролетали пули, снаряды, делая свои трассы, и угасали вдали. Мы решили совместно с экипажем закурить. Вдруг из города показалась автомашина, я приказываю заряжающему зарядить трассирующий снаряд, чтобы можно было корректировать стрельбу. Сделав выстрел, я увидел сначала трассу своего снаряда, а потом и свой результат стрельбы – машина с немцами горела. И так, я поджёг две автомашины, но ожидаемого наступления остальных танков нашего полка, по известной причине, о которой я писал выше, не было. Подождав ещё несколько минут, я решил направить свой танк обратно в город чтобы немного побеспокоить, очевидно, успокоившихся немцев. Въезжая на окраину города в мою машину попал снаряд в лобовую часть. Машина загорелась, стрелок-радист убит, механик-водитель ранен в голову (легко). Танк, остановился. Моментально я закрыл свой люк и приступил к тушению пожара. Трудно конечно описать Вам этот период времени, за который прошло много событий. В это время немцы подтащили 22 мм пушку, которая открыла огонь в борт моему танку. Но так как броня оказалась сильнее пушки ни одной пробоины в танке не было. Не остановившись на этом, немцы забираются на танк, стуча по крыше и говорят: «панцирь капут», «русс сдавайсь». Я отвечаю простыми русскими словами: «большевики не сдавались и не сдадутся».

Сбив пламя, в танке стоял дым, от которого невозможно было душно, я приказал механику-водителю заводить машину. Машина не заводилась, так как был повреждён выключатель массы, т.е. цепь электростартера была разорвана. Механик-водитель начал откручивать вентиль баллона сжатого воздуха для того чтобы завести мотор от воздухопуска (машину можно завести как от электростартера, так и от воздушного баллона). Вдруг мотор заработал, учащённее заработало сердце экипажа, на душе стало легче.

     Немцы, очевидно, хотели поджечь машину при помощи соломы и бензина, так как на машине была солома. Я в дальнейшем приказываю механику-водителю повернуть танк вправо на 90 градусов, т.е. на пушку, которая нас обстреливала, и уже после боя сделали подсчёт, сделала 57 вмятин на правом борту корпуса танка. В последующем начали гонять фрицев по улицам, которые были ошеломлены нашим появлением. Это всё происходило в ночь с 16 на 17 февраля (я, конечно, возможно и ошибаюсь, но эти даты более вероятные, так как прошло столько времени, возможно, и забыл день). Потом, вспомнив о железнодорожной станции, я направил танк к мосту, где немцы подготовили к взрыву его. Подъехав, я их начал расстреливать в упор не давая возможности дооборудовать места закладки взрывчатых веществ, т.е. мин. Разогнав от моста, я стал караулить железнодорожные эшелоны, которые могли уйти со станции. Стал развёртывать машину и возле насыпи мой танк заглох ввиду того, что там был глубокий снег. Завести машину возможности не было, так как электростартер был неисправный, воздуха в баллонах не было.

    Ночь подходила к концу. Начинало рассветать. Открыли люки, вынули спаренный пулемёт с пушкой и поставили его на башню в противоположную сторону пушки, т.е. в направлении кормы танка, для того чтобы иметь круговой обстрел в случае появления немцев. Всё затихло. Мы стоим на окраине города и не знаем кто в нём – свои или же немцы. Я беру с собой шесть гранат, прикрепляю их к поясному ремню, а механику-водителю приказываю быть на месте заряжающего, а заряжающему на месте командира для того, чтобы они меня могли поддержать огнём в случае, если в городе окажутся немцы. Я пошёл в разведку. Подхожу к дому – никого нет, иду к другому, заглянул вдоль по улице. Гляжу, стоят немецкие автомашины и самое основное – это наши солдаты. Найдя командира полка, я доложил о случившемся. Они меня считали погибшим. Он выделил танк, который завёл наш танк с буксира и мы обратно влились в семью танкистов 37-го танкового полка.

      Вот вкратце мой боевой эпизод …».